Предыстория.
В одном детективе Александры Марининой, а именно "Фантом памяти" в основной сюжет вплетён рассказ. Он так меня потряс, что я его вырезала, сложила (ибо он был в разброс по тексту) и закинула сюда. Если начнёте читать - читайте до конца. Хотя сомневаюсь, что кто-то осилит весь объём. Ну в любом случае я довольна.
P.S. Просьба из уважения ко мне не оставлять коменты в стиле "многабукафф" и "ниасилил". Заранее спасибо.)
*** *** *** ***
рассказ
"Земную жизнь пройдя до середины, я очутился в сумрачном лесу..." "До середины" или "до половины"? Эти строки назойливо лезли мне в голову, ритмично постукивая в пульсирующий от боли лоб, и я никак не мог вспомнить точно, какое же именно слово стояло у Данте. Чем дальше я углублялся в мрачный сырой лес, тем более важным казалось мне вспомнить весь отрывок дословно. Наверное, я просто боялся. Я так долго шел по этому темному влажно шуршащему лесу, что немыслимым казалось повернуть назад, ведь наверняка опушка где-то рядом, а значит, рядом люди, жилье,автотрасса. И кой же черт занес меня сюда? Сначала, кажется, я просто задумался и не особо вникал, куда и в каком направлении иду, потом стало любопытно, потом страшно. И что теперь?
В этот лес я вошел впервые. Вообще-то я уже без малого две недели жил в очаровательном кукольно-сказочном поселке на берегу озера, куда меня выслали из продымленного шумного мегаполиса залечивать раны после очередной кровавой битвы за мое бесценное здоровье. Для моего жадного до денег семейства мое здоровье действительно было бесценным, ведь не будь его - я превращусь в инвалида, не способного зарабатывать деньги и всех их содержать, оплачивая не только насущные их потребности, но и прихоти, порой чрезмерные. Но я безропотно платил за все, ибо таким нехитрым, старым, как мир, способом покупал себе свободу. Свободу от людей, которые, не будь моих денег, стали бы требовать от меня внимания, любви, заботы и прочих душевных затрат. Я же предпочитал отделываться затратами финансовыми. И когда после тяжелейшего приступа болезни врачи категорически потребовали, чтобы я как минимум полгода пожил вдали от города, в покое и тишине, подышал чистым воздухом и как можно больше спал, я не стал особо возражать. В тот момент
у меня не было никакого контракта, я никому не был обязан через определенный срок представить новую партитуру, и я уехал со спокойной душой, втайне лелея надежду написать, наконец, ту музыку, какую мне хочется, а не ту, которую от меня ждут постановщики мюзиклов.
Дней десять я ограничивался лишь короткими прогулками вдоль берега озера, чтением газет и обдумыванием сюжета, который ляжет в основу либретто для моей рок-оперы. А сегодня неведомо
каким образом оказался в этом свинцово-сером лесу, окраина которого видна была из окна моего дома. И брел по нему с тупым упорством отчаявшегося, потерявшего надежду человека. Когда-нибудь этот лес должен кончиться, он не может тянуться вечно...
Часа через два меня начало знобить от сырой прохлады, еще через какое-то время невыносимо разболелась голова. Кажется, снова подскочило давление. Ноги постепенно наливались усталостью, и
даже эта усталость казалась мне влажной и оттого еще более тяжелой. Мне сорок пять. Так все-таки это половина жизни или середина? И есть ли разница между этими понятиями? С точки зрения чистой арифметики, вроде бы есть, ведь если сорок пять - половина, то мне суждено прожить девяносто лет, что само по себе неплохо, и даже очень. Если же сорок пять - середина, центр, от которого в оба конца расстояние одинаковое, по сорок четыре года, то я умру в восемьдесят девять. На целый год раньше. Конечно, и восемьдесят девять лет жизни - вполне достаточно, стоит ли так упираться ради одного года, тем паче прожитого наверняка в болезнях, недугах и старческом брюзжании, если и вовсе не в маразме. Но с другой стороны, это же целый год, двенадцать месяцев, в течение которых я смогу наслаждаться жизнью, читать книги, слушать музыку, а если повезет - то и в театры ходить. Ну пусть не ходить, а ездить в инвалидном кресле, но все-таки... Чем дольше я шел, тем абстрактнее и абсурднее становились мои рассуждения, тем дальше они отходили от здравого смысла и обычной житейской логики, но и тем сильнее защищали мозг от паники, которая коварно окружила меня со всех сторон и заняла выжидательную позицию в надежде улучить момент, когда я на мгновение утрачу бдительность, и накинуться на одинокого заблудившегося путника со сладострастием оголодавшего вампира.
Что это? Мне померещилось или действительно впереди, среди темно-серых кустов, мелькнуло что-то ярко-желтое?
Я сделал несколько шагов в направлении цветного пятна и с изумлением увидел девочку лет двенадцати-тринадцати в джинсах и ярко-желтом свитере, сидящую на стволе поваленного дерева. Я подумал было, что она тоже заблудилась, но уже через мгновение понял, что ошибся. В ее позе, в ее руках, в слегка склоненной голове не было напряжения, вызванного страхом илиусталостью. Девочка, казалось, вслушивалась во что-то внутри себя и тихонько улыбалась. В моих ушахна мгновение возникла музыкальная тема для флейты и тут же исчезла.
При моем приближении девочка повернула голову и посмотрела на меня без всякого удивления.
- Привет, - произнес я как можно мягче, чтобы не испугать ее.
- Здравствуйте, - вежливо откликнулась она.
- Мечтаешь?
- Нет, я никогда не мечтаю. Просто думаю.
- Я тебе помешал?
- Да, немного. Вас проводить?
- Куда? - глупо спросил я, растерявшись.
- В деревню. Вы же заблудились.
- Как ты догадалась?
- Вы не из нашей деревни, значит, вы из поселка. Из поселка в нашу деревню есть короткая дорога через лес, очень удобная, все по ней ходят. А вы идете совсем по-другому, значит, вы той дороги не знаете. Значит, вы здесь в первый раз и заблудились. Я почти каждую неделю кого-нибудь здесь встречаю, вы не первый.
Голос у девочки был монотонным и каким-то глуховатым, лишенным эмоций. Если бы таким голосом
разговаривала взрослая женщина, я бы дал голову на отсечение, что у нее тяжелейшая депрессия. Но у ребенка, да к тому же одетого в такой солнечно-желтый свитер...
- А далеко до деревни?
- Минут пятнадцать, если знать правильные тропинки.
- А до поселка?
- Отсюда? Очень далеко. Если возвращаться назад с этого места, то до поселка несколько часов идти, даже если знать дорогу и не плутать. Нужно сначала выйти в деревню, пройти вдоль леса до короткой дороги и по ней идти в поселок, тогда будет быстро. А отсюда долго.
В географии я не силен, да и с пространственным воображением у меня плоховато, но все равно объяснение девочки показалось мне странным. Как-то с трудом верилось, что через один и тот же лес можно пройти очень быстро, а можно идти несколько часов.
- Ну что ж, - обреченно вздохнул я, - тогда пошли в деревню. У вас там есть что-нибудь вроде бара или кафе? Мне нужно отдохнуть, поесть и обсохнуть, я весь вымок в вашем лесу.
Девочка молча кивнула и тяжело поднялась с корявого поросшего зеленоватым мхом ствола. Так же молча, не произнося ни слова, она пошла вперед, и мне оставалось только послушно двигаться следом.
Деревня появилась передо мной внезапно, словно в театре за одну секунду
сменили декорацию. Ведь только что меня окружали серо-коричневые ветки, а ноги утопали в черно-коричневой опавшей и полусгнившей листве, и вот уже я иду по твердому грунту по направлению к переливающимся неоновым вывескам. Я пожалел, что не надел очки, но я и когда не беру их на прогулку. Теперь же из-за близорукости я не мог с большого расстояния прочесть ни одну вывеску.
- Ты покажешь мне, где у вас бар? - повторил я свою просьбу молчаливой спутнице.
- Конечно, - глуховато откликнулась девочка. Мы как раз проходили мимо длинного двухэтажного дома, когда из окна послышалось:
- Ты куда? Иди домой, скоро будем ужинать.
- Я скоро вернусь, мама, - отозвалась моя провожатая, не останавливаясь.
- Куда ты идешь? - настойчиво повторил женский голос. Я посмотрел в ту сторону, откуда слышался голос, и увидел красивую светловолосую женщину, стоящую в проеме распахнутого
французского - до самого пола - окна. Инстинкт сработал мгновенно, несмотря на усталость и головную боль, и я остановился.
- Извините, ради бога, но я заблудился в лесу, и ваша дочь любезно помогла мне выбраться оттуда. А сейчас я попросил ее показать мне место, где можно отдохнуть и обсохнуть.
Женщина мягко улыбнулась.
- Это далеко. Зайдите к нам, обсохните, отдохните. Я как раз собиралась кормить детей ужином.
Я с благодарностью принял предложение. И в самом деле, идти куда-то далеко у меня уже не было сил, а женщина мне понравилась... Она и в самом деле была очень красивой. И голос у нее такой
приятный, чуть бархатистый, и в то же время в нем явственно проскальзывали звучные ноты. Словно виолончель в дуэте с альтом. Именно такой дуэт я непременно хотел вставить в свою новую оперу, которую надеялся все-таки написать за время послебольничного отдыха.
Я вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Да, небогато живет моя новая знакомая. Мебель старая, хотя и старательно вычищенная, так старательно, что кое-где даже краска облезла. Выцветшие обои стыдливо замаскированы множеством вставленных в дешевые рамочки репродукций. Я заметил и несколько картин, настоящих и весьма, на мой взгляд, недурных. И ни одной фотографии.
- Меня зовут Анна, - хозяйка протянула мне руку. - А вы можете не представляться, я вас узнала. Между прочим, как раз вчера по телевизору показывали ваш последний мюзикл "Падший ангел".
Я прикоснулся к ее пальцам и невольно содрогнулся: они были ледяными и какими-то безжизненными. Словно тихий и протяжный звук трубы среди буйства рояля и струнной группы.
- И как вам понравился мой "Ангел"? - я брякнул первое попавшееся, чтобы скрыть смущение, хотя обычно никогда не задаю такого вопроса. Что толку спрашивать? Даже если человеку не понравилась моя музыка, он все равно из вежливости начнет петь дифирамбы.
- Музыка очень понравилась, а все остальное - ниже всякой критики, - со спокойной улыбкой ответила Анна. - Идемте со мной, я покажу вам, где ванная, и дам чистые полотенцаи теплый халат.
Интересно, что это ей могло не понравиться, если к музыке нет претензий? В мюзикле главное - именно музыка, ну еще вокал, но с этим, насколько я знаю, все обстояло благополучно, во всяком
случае, в той постановке, которую делали для телевидения. Я был на нескольких репетициях, и те голоса, которые слышал, меня более чем устраивали, если только к моменту записи исполнителей не заменили. Так что же ей не понравилось?
Мысли текли так же вяло и неспешно, как и не слишком горячая вода из старенького душа. Да, согреться в этой ванной мне, видимо, не придется. Ни напора, ни настоящего тепла.
Я тщательно растерся давно полысевшим, но в прошлом махровым полотенцем, закутался в халат, развесил в ванной свою сырую одежду и вернулся в комнату, которая, как мне представлялось,
выполняла роль гостиной. Анны не было, а ее дочь - девочка в солнечно-желтом свитере - сидела в углу на полу в точно такой же позе, в какой я видел ее в лесу.
"Почему на полу? - удивленно подумал я. - В комнате есть диван, несколько стульев и два кресла, и все пустые".
- Тебя как зовут? - бодро спросил я.
- Лаки, - глухо откликнулась та.
- Лаки? По-английски это означает "счастливая, удачливая". У тебя хорошее имя.
- Лаки - это сокращенное от Лакримозы. Некоторые зовут меня Римой, некоторые - Мозой или просто Озой. У меня много имен.
Она говорила, не поднимая головы, и голос ее уходил куда-то в пространство между коленками. Господи, да кому же пришло в голову давать ребенку такое имя, которое в переводе с латыни
означает "Слезная"? Неужели она с самого рождения все время плакала? Мне вдруг стало до боли жаль эту хрупкую медлительную девочку и захотелось сказать ей что-нибудь ободряющее.
- Ну ничего, вот вырастешь - у тебя останется только одно имя: Лаки. И
ты будешь счастлива и удачлива во всем.
- Когда я вырасту, у меня будет совсем другое имя.
- Почему? - удивился я.
- У нас только взрослые имеют настоящие имена. А детей все называют по особенностям характера или внешности. Такие детские прозвища... А когда ребенок вырастает, ему даютнормальное имя. У нас так принято. И у меня потом будет нормальное имя. Если я доживу.
Боже мой, да что она такое говорит?! Как девочка в ее-то годы может произносить такие страшные слова? "Если я доживу". Может быть, она неизлечимо больна и знает об этом? Отсюда и подавленность, и медленные движения, и голос, лишенный выразительности.
- Ты чем-то болеешь? - участливо спросил я.
- Нет, я совершенно здорова. Душа не считается.
- А что с душой?
- Болит. Болеет. Пойдемте на кухню, там мама ужин приготовила.
И снова я обратил внимание на то, как тяжело, без обычной подростковой резвости, поднялась она с пола.
После маленькой гостиной кухня показалась мне огромной, но и здесь повсюду виднелись приметы старательной и опрятной бедности. Кажется, ни один предмет не был куплен за последние полвека, вся утварь, тарелки и приборы были точь-в-точь такими же, какие я видел в раннем детстве у своей бабушки и какие уже давно не производят и не продают. Да и бабушка, помнится мне, сетовала на то, что все это уже совсем старое, и, уговаривая меня хорошо учиться в школе, частенько повторяла: "Вот вырастешь, начнешь зарабатывать, купишь мне в подарок новую посуду, а то я на эти тарелки уже смотреть не могу, всю жизнь у меня эти розовые цветочки перед глазами".
Получается, что Анна за всю свою жизнь не приобрела для кухни ни одного нового предмета, ведь ей на вид лет тридцать пять - тридцать восемь, не больше. Неужели у
нее такие стесненные условия? Интересно, сколько у Анны детей? Она сказала, что собирается кормить детей ужином, значит, кроме грустной Лакримозы, у нее есть по меньшей мере еще один отпрыск. Ну и зачем было рожать двоих детей, если жить не на что? Все-таки странные существа - женщины!
Запахи, однако, витали в кухне более чем просто аппетитные - восхитительные. Можете мне поверить, я хорошо знаю, как пахнет запекаемое со специями парное мясо и как пахнет мясо перемороженное. В этой кухне готовилось именно парное. В гости меня не ждали, стало быть, Анна покупает такие дорогие продукты для себя и детей и при этом ест из тарелок столетней давности, с полустертым рисунком и щербатыми краями.
А сама Анна, между тем, нравилась мне все больше и больше. Сидя за столом и наблюдая, как она режет свежие овощи и украшает ими тарелки с солидными порциями мяса, я отметил изящество и экономность ее движений, горделивую осанку, длинную шею и четкую, совершенную линию подбородка. И даже, следуя давней, еще с юношества, привычке, представил себе ее полностью раздетой, ориентируясь на те формы, которые угадывались под узкими брючками и облегающим свитером. Собственно, при такой одежде ничего особенно и угадывать-то не нужно было, все на виду. А
тарелок-то, на которые разложено мясо, между прочим, шесть. Анна, Лаки, я и... Неужели еще трое детей? Лихо! Или, может быть, здесь ждут к ужину гостей?
- Лаки, зови детей, все готово, - Анна будто услышала мой молчаливый вопрос и ответила на него.
- У меня, кроме Лаки, еще трое, - добавила она, повернувшись ко мне.
- А муж?
- Нет. И никогда не было. У нас это не принято.
- То есть как не принято? Мужей иметь не принято? - я собственным ушам не поверил.
- Вообще жениться, регистрировать браки, - с улыбкой пояснила Анна, - У нас тут свои порядки, они могут показаться вам странными, но нас они устраивают. Здесь так живут веками.
- Ну хорошо, - я не отставал, забыв про деликатность, - пусть у вас нет мужа, но отец же у детей есть, я надеюсь? Или согласно вашим порядкам дети появляются на свет без отцов?
Анна молча расставила тарелки по периметру большого прямоугольного стола, разложила ножи и вилки, села напротив меня, скрестила пальцы под подбородком.
- Вы не должны об этом спрашивать. Это неправильно, - четко произнесла она.
Да, пожалуй, она права, меня явно занесло в чудовищную бестактность, но это не от недостатка воспитания, а от изумления. В течение всего пятнадцати минут мне дважды рассказывают о совершенно невероятных вещах и при этом говорят, что, дескать, здесь порядки такие. Как это может быть? Деревня - в пятнадцати минутах ходьбы (если по короткой дороге) от поселка, в котором порядки совсем другие, такие же, как и во всей стране, и во всем мире. Это же не одинокий остров в океане, куда никогда не добиралась цивилизация, это деревня в центре большой страны, с барами, ресторанами, магазинами и телевидением. Разумеется, я был шокирован, оттого и полез со своими расспросами, куда не следует.
- Простите, - покаянно пробормотал я. - Но вы меня просто огорошили...
Я собирался еще что-то объяснить в свое оправдание, но Анна приложила палец к губам.
- Т-с-с, тише, дети идут.
Первой вошла Лаки и молча уселась рядом с матерью за стол. Следом за ней в кухне появились еще два мальчика и девочка. Один из мальчиков заметно прихрамывал. В первый момент мне показалось, что все они одного возраста, во всяком случае, при взгляде на них мне не удалось определить, кто из них старше, а кто - младше. Все трое выглядели точно так же, как и Лаки, лет на двенадцать-тринадцать. И тут до меня дошло. "Ну конечно, вот почему Анна не захотела развивать тему отца или даже отцов своих детей! Они же приемные. Кто-то один, вероятно, родной, а остальные - нет, но они об этом не знают. Интересно, кого из четверых она родила?"
Я с любопытством поглядывал на детей и пришел к выводу, что без посторонней помощи мне на этот вопрос не ответить: ни один из подростков не был внешне похож на Анну хотя бы немного. Может, они все - приемыши? Тем более непонятно, зачем при такой бедности усыновлять столько детей? Бред какой-то! Хотя как знать, может, в этой странной деревне еще и не такое принято?
И мне вдруг страшно захотелось остаться здесь и узнать местные порядки получше. Давно уже у меня не было такого чувства, какое возникало в детстве, когда отец приносил новую книгу: я
знал, что под переплетом, на белых плотных страницах меня ждут необыкновенные чудеса и удивительные приключения, и не мог дождаться, когда меня отпустят в свою комнату вместе с этим источником нового и потрясающе интересного знания.
- Анна, познакомьте меня с детьми, - попросил я.
- Конечно. Лаки вы уже знаете, а это Эспера, моя вторая дочь.
Анна кивком головы указала на болезненно бледную, но с блестящими глазами и живой улыбкой девочку, сидящую рядом с собой.
"Эспера, - подумал я, - это, наверное, от Эсперанцы, что означает "Надежда". Хорошее имя. Интересно, как ее назовут, когда она вырастет?"
- Рядом с вами сидит Буллит, - продолжала Анна.
- О, так ты хоккеист? - оживился я.
- У нас здесь нет льда и в хоккей не играют, - отозвался мальчик, которого назвали Буллитом. Голос у него был по-детски звонким и чистым, но мое чуткое к звукам ухо уловило в нем враждебность и готовность к немедленной атаке.
- Значит, болельщик? По телевизору смотришь матчи?
- Нет. Я просто бью. Прямо, сильно и больно, - звонко отрапортовал мальчуган, одарив меня холодной и злой улыбкой.
- Да, - вздохнула Анна, - Буллит у нас драчун, его вся деревня боится. А вот его брат, - она указала на мальчика, который прихрамывал, - никогда ни на кого руку не поднимет, а вечно ходит в синяках и ссадинах. Про таких, как наш Акси, говорят: ребенок-катастрофа. Если во всем лесу есть хотя бы один ржавый гвоздь, Акси обязательно наступит на него, распорет ногу и занесет инфекцию. Если во всей деревне есть хотя бы один балкон в аварийном состоянии, то можете не сомневаться, куски облицовки оторвутся и упадут именно тогда, когда под этим балконом проходит Акси.
"Акси - Аксидент, несчастный случай, вот что означает его имя, - догадался я. - Что ж, возможно, это и неплохая идея - давать детям имена, исходя из особенностей их характера. Во всяком случае, забавно".
- Скажите, а гостиница в вашем городе есть? - поинтересовался я.
- Конечно, и не одна. Здесь всегда много приезжих.
- Почему? Здесь есть исторические достопримечательности?
- Нет, ни одной. Но здесь свои особые порядки, и они создают особую атмосферу, в которую многие хотели бы окунуться. Вот и вам захотелось, верно ведь?
- Верно, - подтвердил я. - Но мне вот что непонятно: я никогда не слышал о вашей деревне, и если бы не заблудился сегодня, так никогда и не узнал бы о вас и ваших особых порядках. Откуда же все эти многочисленные приезжие узнают о них? Ведь я живу в поселке уже две недели, и никто ни разу не обмолвился о вашей деревне, хотя поселок совсем рядом. Похоже, там никто о вас не знает. Откуда же другие узнают?
- Это и есть одна из наших особенностей. Люди попадают сюда, как им кажется, совершенно случайно, они задают себе тот же вопрос, что и вы, и остаются, чтобы понять, как сюда попадают
другие. У нас тут интересно. Вам понравится.
При этих последних словах глаза Анны как-то странно блеснули, и мне почудилось, что из них буквально вырвался и окатил меня с головы до ног бледно-голубой холод...Гостиница в деревне оказалась более чем приличной. У меня спросили имя, но документов не потребовали. О цене номера я не стал справляться, сказал лишь, что расплачиваться буду кредитной картой. Сколько бы ни стоил номер (а я попросил самый лучший, и мне предоставили двухкомнатный люкс), денег на карте
наверняка хватит, даже если я проживу здесь год.
Осмотревшись в номере, я прикинул, что спать, пожалуй, еще рановато, всего-то начало одиннадцатого, да и не затем я остался в этой деревне, чтобы отдыхать. Мною двигало любопытство, и хотелось начать уже что-то бросать в его ненасытную утробу. Поэтому я спустился вниз, вышел на улицу и заглянул в ближайшее же заведение, над дверью которого маняще переливалось огнями название "Только у нас!".
Зал был полон, и мне с трудом удалось найти место у барной стойки. Я заказал выпивку, совсем легкую, чтобы не дразнить вроде бы успокоившегося зверя - мое высокое давление, и принялся
осматриваться. Публика оказалась весьма разношерстная, но мне показалось, что мужчины в общей своей массе в среднем были моложе женщин. Если молодых парней, лет по двадцать - двадцать пять, было довольно много, то девушек такого же возраста - по пальцам перечесть, зато взгляд постоянно натыкался на женщин старше пятидесяти, было и множество прелестных старушек саккуратно уложенными волосами и жемчугами в ушах и на морщинистых шеях. А вот стариков такого же возраста я что-то не заметил. Наверное, такой половозрастной состав связан с особенностями заведения,
не зря же вывеска утверждала, что "только у них!". Любопытно, что же это такое, чего нет в других барах? Или просто рекламный трюк?
Я не спеша потягивал свой напиток, продолжая методично ощупывать глазами присутствующих, и вдруг наткнулся на Лаки и Буллита. Дети сидели за столиком с двумя мужчинами и о чем-то оживленно болтали. Вернее, болтали мужчины и Буллит, а Лаки сидела тихая и молчаливая. Это что же получается, Анна отпускает своих малолетних детей на ночь глядя в подобные заведения? И это тоже одна из тех вещей, которые "приняты" в этой странной деревне? Да, пожалуй, я не зря остался, здесь, кажется, есть немало занятного.
- Я вижу, в вашем заведении даже дети находят себе занятие, - обратился я к бармену, сосредоточенно протиравшему высокие стаканы. - Неужели их родители не беспокоятся?
Бармен на мгновение поднял на меня глаза, слегка улыбнулся и тут же вернулся к прерванному занятию.
- У нас безопасно, никто не причинит вреда детям.
- В вашей деревне так любят детей? - уточнил я.
- Детей Анны - да. Их никто никогда не тронет. Это невозможно.
Хм, загадочный ответ.
- А других детей тронут?
- Детей не трогают. Если с ними что-то происходит, то это судьба.
Еще загадочней. Или у них тут все бармены - философы?
- А почему детей Анны любят и не трогают? - продолжал приставать я. - Они что, особенные?
- Дети Анны - это дети Анны, - произнес бармен, не отрываясь от стакана. - Они неприкосновенны. Это закон.
- И кто придумал этот закон?
- Его никто не придумывал. Он был всегда.
Пока я озадаченно переваривал формулировку, бармен отошел к другому концу стойки и вступил в беседу с каким-то посетителем. Формулировка оказалась совершенно несъедобной, никакое усилие
мысли не могло выработать фермент, чтобы усвоить ее, и я слез с высокого стула и стал пробираться к столику, за которым сидели дети.
- Привет, - сказал я, кладя руку на плечо Буллита. Мальчик вспыхнул, резко скинул мою руку со своего плеча, но потом поднял голову и миролюбиво улыбнулся.
- Здравствуйте.
- Добрый вечер, Лаки, - обратился я к его сестре.
- Добрый вечер, - тихо откликнулась девочка.
- А где Акси и Эспера? Дома остались?
- Акси в другом заведении, ему с нами неинтересно. А Эспера у Марии сидит, она вообще с нами почти никогда не ходит, - негромко пояснила Лаки.
- Мария? Кто это?
- Наша соседка. Мы живем в одном доме, только у нее вход с другой стороны. Эспера любит у нее сидеть.
- А вы, выходит, не любите? - зачем-то спросил я и тут же поймал себя на том, что начинаю разговаривать с детьми Анны менторским тоном недовольного учителя. Так не пойдет, надо сдавать назад.
- Да ну ее, - включился в разговор Буллит, - старая дура эта Мария! Живет на свете миллион лет, все не помрет никак. И голову морочит Эспере всякой ерундой, мозги ей забивает.
Я ждал, что Лаки как-то отреагирует на слова брата, или добавит что-то от себя, или, наоборот, возразит ему, или хотя бы осадит парня за грубость, но ничего такого не произошло. Девочка сидела, наклонив голову, и, казалось, даже не слушала, что говорит Буллит. Кстати, взрослые собеседники моих знакомых подростков тоже не вмешивались, тихонько переговариваясь о чем-то между собой и посмеиваясь. Н-да, прелюбопытная компания, два мужика лет по сорок или чуть
меньше, агрессивный и злобный мальчишка и тихая молчаливая девочка. Что у них может быть общего? И это не случайный эпизод, ведь Лаки сказала, что ее сестра Эспера никогда не ходит с
ними. Стало быть, они с Буллитом довольно регулярно ходят по вечерам в такие заведения. Что ж, есть что поизучать и над чем подумать. Ладно, оставлю их в покое, а завтра зайду к Анне и задам ей несколько вопросов о ее детках. Кстати, заодно и попробую познакомиться с соседкой по
имени Мария. Если она действительно такая пожилая, как считает Буллит, то, вполне возможно, расскажет что-нибудь интересное из истории деревни, иными словами, поведает мне, откуда и когда
появились эти более чем странные нравы, порядки, правила и законы. В частности, закон, по которому дети Анны неприкосновенны...
Проснулся я ранним утром и, против ожиданий, чувствовал себя свежим и полным сил, хотя лег довольно поздно. Приведя себя в порядок при помощи туалетных принадлежностей, купленных накануне
здесь же, в гостинице, я спустился вниз и спросил, где накрывают завтрак. Ресторан оказался на втором этаже, еда приятно удивила меня свежестью и разнообразием, и на прогулку я вышел переполненным самыми радужными эмоциями и приятным нетерпеливым ожиданием: сколько еще нового и интересного мне предстоит здесь увидеть и узнать!
Первым делом я решил прогуляться по деревне, чтобы понять ее размеры и топографию, иными словами - удовлетворить ориентировочный инстинкт. Разглядывая дома и улицы, я пришел к довольно странному выводу: здесь существовало только три типа зданий, и внутри каждого типа особых различий не наблюдается. Во-первых, гостиницы. Их было великое множество, вчера в темноте я зашел в первую попавшуюся, просто заглянул внутрь и по интерьеру лобби сделал вывод о ее приличном уровне и остался. Сегодня же, при свете дня, я убедился, что гостиницы, попадавшиеся мне на каждом шагу, были примерно одинаковыми, четырех-пятизвездочными, если судить по тому, что можно было увидеть через окна и стеклянные двери. Неужели сюда приезжают только состоятельные
туристы? Тогда выходит, что эта деревня - дорогой курорт. И как это может быть, чтобы о нем никто не слышал и не говорил? Чудеса!
Второй тип зданий - так называемые заведения, располагающиеся либо в нижних этажах гостиниц, либо в двухэтажных домиках. Судя по вывескам, здесь наличествовали и бары, и кондитерские, и рестораны, и казино.
И, наконец, третья разновидность зданий - жилые дома. Все на одно лицо, все похожи на тот дом, в который я зашел вчера - дом Анны. Не было ни роскошных вилл, ни оригинальных коттеджей, ни простеньких бунгало, ни хижин. Добротные просторные дома в два этажа, примерноодинаковой архитектуры. Получается, в этой загадочной деревне не было ни бедных, ни богатых, все жители обладали одним и тем же уровнем достатка. Как такое может быть? Я где-то читал, что в свое время существовала идея построения общества всеобщего равенства в одной отдельно взятой стране. Неужели именно здесь, в этой богом забытой деревне как раз такое общество и построили? Тогда тем более странно, что об этом никто не знает, об этом не пишут газеты и не рассказывают по радио и
телевидению.
Я добрел до окраины и неожиданно обнаружил католическую церковь. За церковью больше ничего не было, только поле, а за ним - лес, густой, темный и пугающий. И только тут я сообразил, что не видел в деревне кладбища. По моим представлениям, кладбище должно находиться рядом с церковью, а поскольку храмов на территории деревни мне не попадалось, то и про кладбища я как-то не вспоминал. Но и на окраине погоста не обнаружилось. Где же местные жители хоронят своих мертвецов?
Собственно говоря, я добрел только до одной точки на краю поселения, и выводы делать рановато. Надо обойти деревню вокруг и только потом сформировать список вопросов, которые будут заданы либо Анне, либо ее пока еще не знакомой мне пожилой соседке по имени Мария.
Я неспешно зашагал по дороге, опоясывающей деревню внешним кольцом, глубоко вдыхая влажный утренний воздух, еще не высушенный жарким летним солнцем, и наслаждаясь неизвестно откуда взявшейся неожиданной упругостью собственных шагов. В голове постепенно складывалась музыкальная тема для увертюры моей новой рок-оперы, ведь именно в начале дня лучше всего придумывается начало произведения. На моем пути встретились еще несколько католических и православных храмов, синагога и мечеть, но кладбища по-прежнему не обнаруживалось. В конце концов я снова оказался возле той же церкви, от которой начал свой круговой поход. Солнце стояло уже довольно высоко, и я подумал, что вполне прилично начать "делать визиты".
Найти дорогу к дому, где меня вчера столь любезно приютили и накормили ужином, труда не составляло, ибо утренний поход дал мне полное представление о нехитрой топографии деревни: три
длинные улицы, пересекаемые через каждые двести-триста метров более короткими улочками. Все строго параллельно и перпендикулярно, словно строили одновременно и по простенькому чертежу. Как ни смешно, но в этом смысле маленькая заброшенная деревня напоминала мне Нью-Йорк или Барселону. Хотя насчет заброшенности я, пожалуй, погорячился...
Неизвестная широкой публике - да, согласен, но, судя по количеству гостиниц и, стало быть, туристов, - вряд ли заброшенная.
Анну я увидел на крыльце. Она сидела в шезлонге, еще более красивая, чем вчера, в открытом легком платье, и пила чай из маленькой фарфоровой чашечки. Рядом стоял небольшой круглый столик,
на котором красовался пузатый чайник, сахарница, молочник, еще одна чашка и поднос с выпечкой. По другую сторону стола на плетеном стуле восседал мужчина. Прежде чем я успел определить, сколько ему лет, я с неопровержимой очевидностью понял, что он влюблен страстно и безнадежно. Впрочем, насчет безнадежности я не уверен, может быть, мне просто хотелось так думать. Но то, что страстно, - сомнений не было. И поза, и выражение лица, и жесты, которыми он сопровождал свои пока еще не слышимые мне слова, - все свидетельствовало о его рабской зависимости от собеседницы и готовности к полному подчинению. Анна слушала его, как мне показалось, вполуха, рассеянно поглядывая по сторонам и скупо улыбаясь. Заметив меня, она лениво приподняла руку и помахала мне.
- Доброе утро! Как вы устроились?
- Отлично! А как Лаки и Буллит? Я встретил их вчера поздно вечером в баре и очень удивился. Неужели вы им это разрешаете?
- А почему нет? Я им все разрешаю. Здесь с ними не случится ничего плохого.
Я подошел поближе, ожидая, что Анна познакомит меня со своим гостем и предложит присоединиться к чаепитию, но она и не думала этого делать. Проявлять инициативу в данном вопросе я счел
неуместным, в конце концов, она - незамужняя женщина и имеет право не хотеть афишировать свои знакомства. Чувствуя легкую досаду (что скрывать, Анна мне очень нравилась) и не желая оказаться в положении навязчивого "третьего лишнего", я мило улыбнулся и спросил:
- Как вы думаете, уместно ли мне будет зайти познакомиться с вашей соседкой?
Вопрос не вызвал у нее ни малейшего удивления, во всяком случае, ни один мускул на ее безупречно красивом лице не дрогнул.
- Вы имеете в виду Марию? Разумеется. Она рада всякому гостю, ее двери открыты для всех. Можете смело идти. Да, кстати, там у нее Эспера, скажите девочке, что я испекла печенье, пусть придет и возьмет блюдо для Марии.
- Я могу сам отнести, - с готовностью предложил я. - Зачем же гонять Эсперу, если я все равно иду туда.
Анна равнодушно кивнула, легко поднялась и исчезла в доме. Пока она ходила за печеньем, мужчина буквально испепелял меня взглядом. Мне не понравились его глаза. Не знаю, почему, но что-то в них было такое... Словно ему уже в этой жизни ничего не нужно, кроме Анны, и ради обладания ею он готов на все: на преступление, на муки, даже на смерть. Я с трудом удержался, чтобы не поежиться под этим исполненным страдания взглядом.
- Вот, возьмите, - Анна передала мне красивое старинное блюдо, на котором высилась внушительная гора печенья, источавшего запах корицы, ванили и чего-то еще, мне не известного, но вкусного.
Ее пальцы коснулись моих, и я снова, как и накануне, поразился тому, какие они холодные. Просто ледяные. А ведь солнце палило вовсю...
С подносом в руках я обогнул дом и поднялся на крыльцо, в точности такое же, как у Анны. Такой же была и передняя, и лестница на второй этаж, и расположение дверей, ведущих в гостиную и кухню. Но на этом сходство заканчивалось.
- Можно войти? - громко спросил я. - Я принес вам печенье от Анны.
- Не нужно кричать, - послышался совсем рядом негромкий голос, - Эспера уснула, я не хочу ее будить. Заходите.
Голос раздавался справа, из гостиной, где, как мне вначале показалось, никого не было. Но я ошибался. В самой глубине комнаты в старинном кресле сидела очень старая женщина. Абсолютно высохшая, до песочной хрупкости. Белоснежные волосы делают морщинистое лицо еще более темным, почти коричневым. Ярко-красные брюки и сочно-зеленая блузка с вычурным бантом. Пальцы лежащих на подлокотниках кресла рук унизаны кольцами и перстнями. Я был готов увидеть любую "Марию, старую каргу, которая живет уже миллион лет и все никак не помрет", но только не такую.
Поставив блюдо с печеньем на первую же подвернувшуюся поверхность (кажется, это был комод), я в нерешительности остановился. Женщина поднялась мне навстречу, и в ее движениях я не заметил старческой скованности или неловкости, хотя, если судить по морщинам, ей действительно очень много лет. Наверное, девяносто. А одета, словно ей двадцать три. Впрочем, такое нередко встречается среди пожилых дам, пытающихся остановить неумолимое увеличение возраста.
- Я - Мария, - она протянула мне руку, которую я хотел осторожно пожать, боясь раздавить безжизненную кисть.
Но ее пожатие оказалось неожиданно сильным, а руки - теплыми и вовсе небезжизненными.
- А вы - наш новый приезжий, известный композитор, - продолжала она с улыбкой, - мне Эспера про вас рассказала. Так что можете не представляться. Хотите чаю?
- Хочу. Если это вас не затруднит.
- Затруднит? - она тихонько рассмеялась. - Меня ничто не может затруднить. Вас смущает мой возраст, вы думаете, что я - старая, немощная развалина? Это иллюзия. Причем самая опасная из всех иллюзий.
- Почему? - удивился я.
- Потому что люди, глядя на мои морщины и мой отталкивающий вид, думают, что со мной можно не считаться. Что меня можно списать со счетов, что мною можно пренебрегать, что я уже ничего не могу. Это очень пагубное заблуждение. Я могу все. Я могу даже то, чего вы и представить себе не можете, - она сверкнула карими глазами и снова рассмеялась, на этот раз лукаво, но по-прежнему тихо. - Давайте выйдем на крыльцо, я принесу чай туда.
Она бросила взгляд на диван, стоящий перед окном, и только тут я заметил Эсперу. Девочка спала, свернувшись калачиком и заботливо укрытая зеленым клетчатым пледом. Внезапно я осознал, что старуха настолько приковала к себе мое внимание, что я не замечал ничего, кроме нее самой. Ни дорогой антикварной мебели, ни великолепных картин в позолоченных рамах на стенах,ни изысканных бронзовых светильников, ни пушистого ковра на полу. Такой ковер стоит немыслимых денег, я это точно знал, потому что моя драгоценная супруга уже три года выедала мне печень требованиями купить нечто подобное, только подешевле.
Как, однако, странно! В одном и том же доме живут бок обок стесненная материально Анна с четырьмя детьми и невероятно богатая старуха. Неужели Мария не может купить собственный дом, красивый и удобный, соответствующий ее немалому состоянию?
- Я недавно смотрела по телевизору ваш мюзикл "Падший ангел", - сказала Мария, наливая мне уже третью по счету чашку чаю. - Музыка прелестная, вы очень талантливый композитор.
- А все остальное? - поинтересовался я.
- Вы имеет в виду либретто? Ниже всякой критики, - отрезала старуха.
- Почему? Мне кажется, там очень приличные стихи.
- Не в стихах дело. Они действительно хорошие с точки зрения поэзии.
- А какая же еще точка зрения может быть у стихов, кроме поэтической?
- Смысл. Правдивость. Истинность. Между прочим, мы смотрели "Падшего ангела" вместе с Анной, и наши мнения совпали. Она вам не говорила?
- Говорила, - признался я. - Но ничего не объяснила, так что я продолжаю пребывать в неведении, что же вам там не понравилось.
- Ну что ж, тогда я вам объясню, мой милый музыкант. Вся эта история, все это ваше либретто вместе с замечательными с точки зрения поэзии стихами - все это полная чушь и не отражает ни правды жизни, ни правды человеческих чувств.
- Но почему? - изумился я.
Мне история, рассказанная в мюзикле, очень нравилась, мне казалось, что в ней есть и мудрость, и доброта, и тонкий юмор.
- Потому что, дорогой мой, падших ангелов нет. Вообще никаких ангелов нет. И дьявола нет. Поэтому та система взаимоотношений, которая там у вас показана, - неправильная. Неестественная, надуманная.
Рассказ. (длинный. продолжение - в комментах к посту)
Предыстория.
В одном детективе Александры Марининой, а именно "Фантом памяти" в основной сюжет вплетён рассказ. Он так меня потряс, что я его вырезала, сложила (ибо он был в разброс по тексту) и закинула сюда. Если начнёте читать - читайте до конца. Хотя сомневаюсь, что кто-то осилит весь объём. Ну в любом случае я довольна.
P.S. Просьба из уважения ко мне не оставлять коменты в стиле "многабукафф" и "ниасилил". Заранее спасибо.)
*** *** *** ***
рассказ
В одном детективе Александры Марининой, а именно "Фантом памяти" в основной сюжет вплетён рассказ. Он так меня потряс, что я его вырезала, сложила (ибо он был в разброс по тексту) и закинула сюда. Если начнёте читать - читайте до конца. Хотя сомневаюсь, что кто-то осилит весь объём. Ну в любом случае я довольна.
P.S. Просьба из уважения ко мне не оставлять коменты в стиле "многабукафф" и "ниасилил". Заранее спасибо.)
*** *** *** ***
рассказ